В игре:Середина лета Москва столичное лето выдалось жарким, богатым на занятые фонтаны и большое количество смога. Москвичи радостно ринулись на дачи, что привело в многокилометровым пробкам.
Лысая Гора Мертвяки радостно окупировали кладбища и окрестности, кидая жадные взгляды в сторону поселения и мимопроходящих. Поголовье петухов в течении ночей традицонно уменьшается в прямой пропорции с увеличением числа собак.
Внимание! После совместных обсуждений администрация ролевой "Мефодий Буслаев. Сфера крылатых" решила переехать на новый форум, где и начать все сначала. Сайт удаляться не будет, будет по возможности наполняться новой информацией. Ролевая скрываться не будет и остается для памяти. Администрация останется прежней. Будем всех ждать на Мефодий Буслаев. Lux ex tenebris!
1. Дуэлянты: Льяри и Альхаят. 2. Условия: Место боя: гигантская арена >З Погода/время суток/время года и прочее: полдень, тепло, сухо, ничто не предвещает дождей. В общем, обычный летний день. 3. Тип боя: на смерть. 4. Оружие: кинжалы по желанию. 5. Легенда боя: смертельное оскорбление. Смертельное! >З 6. Минимальный размер поста: минимальный три строки, максимальный (АЛЬ!!!) не больше 200 +_+ 7. Желаете ли Вы критику/Не желаете: не надо критики, мы сами разберёмся) Льяри стояла посреди гигантской арены, прикрываясь рукой от солнца, которое в полдень стояло очень высоко и, хоть и казалось маленьким, пригревало довольно сильно. Песок вздымался маленькими ураганчиками, тут же оседая, но в воздухе всё равно чувствовалась сухость и жёсткость. Зелёный плащ был давно откинут в сторону, а любимое платье до пола заменено более удобными штанами и рубашкой без рукавов. Высокие кожаные, но очень мягкие и удобные не имели потайных отделений и не скрывали в себе кинжалов, как не скрывала своих намерений сама Льяри. На поясе висели два кинжала, а кольцо, как обычно, тяготило палец. Лир не сожалела о тех неосторожных словах, что вырвались недавно из её неразумной головы с помощью необузданного рта. Нет, она не сожалела. Она ненавидела себя. Так сильно ненавидела, что даже согласилась на эту дуэль, даже немного удивляясь, почему Аль не убила её сразу. Удивляясь, но не сожалея. Ведь, может, она ещё успеет извиниться, хоть её вряд ли и простят. В тот миг, когда она осознала, что сказала, всё вокруг замерло. Оказалось, что в этой пугающей тишине и неподвижности слова могут лететь от одного человека к другому, будто стрелы. И ранить могут будто стрелы, но больнее. Лир тоже не могла шевельнуться, она смотрела, как стальные наконечники впиваются в душу подруги, разрывая всё на своём пути, проникая всё глубже, раня всё больнее. Льяри смотрела и чуть не плакала. Она бы всё отдала, чтобы эти слова Аль не услышала, чтобы что угодно произошло, но этих слов не было. Хоть бы даже и её самой не было, чтобы избежать этого! Но они были. Она произнесла их. Девушка повернулась ко входу и солнце стало сильно печь затылок. Лир не двинется с места, даже перестанет думать о чём-либо, пока из тёмного проёма не покажется знакомая фигура. Пока она не увидит глаза Аль, пока не поймёт, как сильно та её ненавидит. Пока не разглядит в родном бездонном взгляде проблеск хотя бы намёка на прощение. Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
Среди завистливых ничтожеств и пустых болтунов, Скажи, хотя бы, разглядеть тебя как? Я вновь блуждаю в буреломе из обманчивых снов, Ищу тебя, о, мой единственный враг.
«Покажи мне, чего ты стоишь.» Шсан никогда до конца не понимала Алшая. Он говорил: лишь вражда – та любовь, что вечна, и Фассеш не соглашалась. Но он не сказал, что любовь иная не имеет права существовать, что любовь иная – ложна. Нет, всякая любовь прекрасна, и всякая перейдет во вражду. Глупо было надеяться на что-то иное. Только врагу можно доверить свою жизнь. Только в верности врага можно быть уверенным. Враг – не предаст. «Ищу тебя, о мой единственный враг.» Тогда хотелось поверить в сказку, поверить в чудо, возрадоваться весеннему теплому солнышку. Тогда было прохладно и приятно, и на губах играл смех, а в душе пели колокольчики. Это был сон. Альхаят, назвавшая тогда себя мирным «Альха», зря поверила в него. Всего лишь сон, который закончился. Не будет счастья людям, счастье – это лишь наблюдать жизнь и жить самим. Выживать, а не любить. Сражаться, а не хранить. Разум затмили приятные слова и странная радость – щенячья. Блеском в глазах, ветром в волосах. Шсан была как-будто пьяна, и логику, самый острый из всех кинжалов, затупила весна. Но дымку забытья легко разбить – хватит выпущенных из чьего-то меткого лука слов. Всего пары слов. Так, чтобы глаза широко распахнулись, а дыхание вновь стало свободным и легким. Так, чтобы сердце вновь билось ровно, а движения вновь были лишены спешки. Так, как правильно. Так, как учил Алшай. Всего пары слов – чтобы развеять странное помутнение сознания… сейчас Шсан была благодарна. Она хотела в это верить. очень хотела. Холодная голова, холодное сердце, холодные руки. «Покажи мне, на что ты способна. Не разочаруй меня, и я назову тебя врагом.» Под ногами ветер мел песок. Выссохший, белый, мертвенный песок. Светило солнце: не большое и теплое солнце, под которым познакомились Льяри и Альха, а маленькое, острое, жалящее солнце. Пустынное. Белое. Раскалянное. Смертельное. Такое солнце нельзя потрогать – сгоришь. Под таким солнцем можно только попробовать выжить, и Альхаят собиралась посмотреть, способна ли на это Льяри. Они встретились под теплым и нежным солнышком. Познакомятся они – под истинным. На поясе сапфиром сияли ножны. Где-то там – внутри – Лейс и Ияс, жаждущие схватки; они так давно не пили ни крови, ни воды. Дикие звери, готовые вырваться из оков и рвать, рубить, колоть, - дарить милосердие смертью. Шелка сменил легкий костюм и замшевые сапожки, удобные и мягкие; черную волну волос Альхаят связала тугим шнуром. Даже глаза стали другими. Это были ее глаза, той, что когда-то проззвали Альхаят. Альхаят – значит жизнь, и жизнь эта принадлежит лишь одному на поля боя. Альхаят – это он, Шсан, и смерть – Альмут – будет дарована противнице. Ни тени сомнения не было в черной глубине взгляда. Если в прошлом больше, чем подруга, умрет – значит, она была слаба. Всего лишь пара слов… Сила расставить все на свои места. Не важно, что это были за слова. Важно, что теперь все правильно. И то, что у бесчестной по мнению многих Альхаят сегодня не было спрятано кинжала ни в сапоге, ни в рукавах, то, что она нанесет удар в грудь, а не в спину, вопреки собственной морали, - ничего не значило. Ровным счетом ничего. Шсан хотелось в это верить. Льяри уже была там. О, Льяри всегда была во всем первой, этот полный детской жизнерадостности вихрь. Льяри – с парой кинжалов, подаренных когда-то Альхаят, с зеленым плащом в стороне, неотделимым от ее сущности. И со взглядом, полным… чего-то. «Не проси меня простить, Льяри. Я тебя не прощу, но я хочу тебя уважать. Будь моим врагом.» Альхаят подошла к ней, выйдя из мощной арки на огоромное песочное поле. Таким мог бы быть Колизей – Шсан никогда не видела его; такой могла бы быть арена на закате Персии. Это место нравилось Фассеш, оно было именно таким, каким должно быть место, где сойдутся два врага. Песчаным, искренним, страшным. На какое-то мгновение захотелось вновь увидеть улыбку этой странной безумицы, что пробудила в Альхаят желание отведать другой жизни, не страннической доли и не доли вражды, а нежности. Доверия. На какое-то мгновение захотелось вновь рассмешить ее и вновь посмотреть на блокнот, перелистнуть шуршащие страницы… Шсан отвесила изящный, бесконечно шутливый поклон. - Панамку надень, Безумная. Солнечный удар схватишь, и мне придется убивать спящих, - Шсан не улыбнулась. Хотеть – не значит повиноваться желанию. Она теперь ученая, она теперь мудрая. Лишь врагам можно доверять, и Альхаят хотела доверять Льяри, до самой ее смерти, которая должна была вот-вот явиться. Ведь Шсан – Шсан не умрет сегодня. Это и есть ее справедливость. Ради отца, матери и Аллаха, - Шсан не умрет. Не было странной скованности, которая не дает одному другу покончить с другим другом. Не было недомолвок и смущения, как будто у девственника перед полногрудой девицей, не дающего совершить первый взмах. Не было пафосных приветствий и речей – все уже было сказано. Слов слишком много врут, как и друзья. Сураа шагнула вперед, и в этом шаге рука ее выхватила кинжал. Первый. Лейс сверкнул в лучах пустынного солнца и потянулся к горлу Льяри – быстро, молниеносно. Он – голодный лев, и он жаждал своей пищи. Шаг вперед, еще мгновение, полуповорот – и следующий кинжал порхнул за братом, Ияс, свирепый волк. Шсан оказалась за спиной соперницы, с Лейсом у горла Льяри, и Иясом – готовым броситься в атаку. Готовым – и выжидающим. Слишком легко перерубить горло одним ударом, слишком… Шсан бы разочаровалась. - Я хочу любить тебя, Безумная. Не простить, нет. Любить. Сражайся.
Меня всесильем при рожденьи господь бог отравил, А я страдаю, как последний дурак. Я умираю в пустоте неразделенной любви, Я жду тебя, о, мой возлюбленный враг...
Для Лир всё было сказано этой походкой. Без каких-либо лишних движений Аль разрушила все образы, которые явились девушке. Песком рассыпался мир, где они пожимают друг другу руки и смотрят друг на друга как прежде. Он и так был слишком хрупким, но всё же было больно, когда хрусталь разрушился под одним единственным ударом песчаного крыла. Рассыпался песком и исчез. Лир понимала. Она не станет просить, ведь ей не ответят. Скорее всего, подруга улыбнётся немного печально и взглянет на неё так, что сердце Лир, и так уже израненное, пропустит ещё один удар, как уже было. Льяри вздохнула. Снова песок. Казалось, этот вездесущий демон может проникнуть в самую душу и поселиться там. Но, с горечью отметила девушка, ему будет там слишком одиноко. Ведь весь свой Свет она отдала Аль. Давно уже, без остатка. Тогда это было правильно и нужно, Лир не жалела. Даже сейчас она так трепетала перед ТОЙ собой, которая решилась отдать свою душу этой персиянке. Тогда мир для неё был полон этого Света, она ничего не теряла и ничего не просила взамен. Не просила, но получила что-то неизмеримо большее, чем мог дать кто-либо ещё. Горячий ветер подул в спину, подталкивая к Аль. Это был уже не тот озорник, что сопровождал их в бесконечных хождениях по Москве, не тот, что согревал ночами на безлюдных улицах и даже не тот, что пытался остудить пылающую гневом кровь. Этот был чуждым и жестоким. Холодным и горячим. Он был сталью. Лир достала кинжалы. Их подарила ей Аль. Она так и не узнала почему, но всем сердцем любила подарок. Серо-белая сталь была продолжением руки, сливалась с душой. Эта сталь, как и Льяри, могла быть разной. Сейчас она была холодной и немного дрожала в горячем мареве арены. Дрожала и Лир, но лишь мутные блики где-то в глубине зрачка показывали это, но девушка понимала, что Аль увидит. Увидит и не станет жалеть, потому что она враг ей. Крепче сжала рукояти кинжалов. Она не давала им имена, как Аль. Незачем, их тоже звали Льяри. - Панамку надень, Безумная. Солнечный удар схватишь, и мне придется убивать спящих. Дар последней улыбки? Нет, Льяри не могла улыбаться. Не сейчас и не здесь. Как она могла позволить своим губам (своей душе) совершить такой грех? Да простит её Свет, но она всё же не было монстром. Не могла улыбаться тогда, когда сердце истекало кровью, медленно заполняя душевную пустоту. Не могла сделать это, хоть Аль и улыбалась. Дар последней улыбки был отвергнут. Был принят дар последнего слова. - Я хочу любить тебя, Безумная. Не простить, нет. Любить. Сражайся. Аль была быстра и смертоносна. Рука с кинжалом разрезала воздух, но казалось, что само время расходится, обнажая плоть. Брат первого клинка не заставил себя ждать, Аль не могла заставить его ждать. Потому то они были прекрасны в своём танце. Лир шагнула вбок и лезвием правого кинжала скользнула по острию Льва, чуть отклоняя его в сторону, отводя смерть. Второй был готов отразить выпад Волка или же броситься в атаку, но Льяри не была торопливой, и сейчас это спасало ей жизнь. Несколько шальных искр бросилось в стороны, и бой начался. Она будет сражаться. Её попросили. Пусть исходом будет её смерть, но смерть достойная той любви, что подарила ей персиянка, той любви, что она подарила ей. Перехватила левый кинжал для защиты и сделала короткий точный выпад снизу вверх, метясь в левую руку Аль. Пусть она не так хороша, пусть не так быстра, но она тоже… Лир до сих пор молчала. Казалось, Рот был закрыт стальным кляпом таким холодным и тяжёлым, что даже язык не мог шевельнуться. Лир не стала говорить, что тоже любит подругу (Безумно!), потому что лишила себя такого права. Лишила себя её любви, потому что предала. Она теперь враг для неё. Так пусть же она станет достойным врагом. Это будет её последний дар. Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
«Сражайся.» Не давая порочным мыслям залететь в голову – тем мыслям, остаткам далекого весеннего сна, что заставят Шсан оступиться и проиграть. Не видя этих глаз, безумных карих глаз, молящих о чем-то. Не слыша их невысказанной просьбы, не слыша сожаления. Где-то во всем этом была ложь, но и этого Альхаят тоже не слышала. «Сражайся. Пока кровь бежит по венам.» Горячим песком, вихрем. Шаг-удар-блок – как-будто в вальсе, в том западном танце, что Льяри научила Шсан. Глупый танец, но этот бой был похож на него. Наверное, вальсу не хватало лишь пропасти под ногами танцующих… Шаг-удар-блок. «Сражайся. Пока ты еще можешь поднять руку.» Поднять руку – это почти что взлететь. Стремительная атака – и ты на мгновение в небе, выше соперника, выше смерти, выживший. Там, в небесах: не то на Олимпе, победоносный, не то в Раю, побежденный. Решительный. Миг – и падаешь в новом ударе, неудержимый, безумный. «Сражайся. Пока есть еще силы шагнуть.» Уйти от смерти еще на шажочек. Она догонит, но лишь тогда, когда не будет силы шагать. Лишь тогда сломится последняя грань восточной справедливости. Лишь тогда можно умереть – и это будет благородно. «Сражайся, Льяри. Стань моим врагом, я подарю тебе самое ценное.» Альхаят закрыла глаза. О, она могла слышать, видеть и осязать руками, ногами, Лейсом и Иясом – все ее тело было в горячке сражения, и зрение играло незначительную роль. Так она не видела Льяри. Не видела сомнений, не видела страха, не видела боли. Сердце должно быть каменным, безжалостным. Так надо, так правильно, и любая любовь так или иначе обратится в сражение. Только в этом – страсть, только в этом – искренность, Шсан хотелось в это верить, и видеть Льяри она себе не могла позволить. Не сейчас, когда хочется – на самой глубине сердца – мучительно хочется остановиться и снова уснуть. Нельзя спать днем. Днем нужно бороться. Время настало. Рука взлетела в полукруге, уходя от меткого удара соперницы; Альхаят шагнула вслед за рукой. Звон искр, высеченных сталью, и Лейс вновь ринулся вперед – в прямую, жестокую, стремительную атаку в грудь Льяри. Шсан всегда любила играть, и в этой игре тоже была ее правда. Прав не благородный, прав выживший. За долю секунды до того, как Лейс достиг той критической точки, когда Льяри отразила бы удар – Фассеш ушла вниз, вновь вынырнув сзади и послав Ияса, Волка, в спину соперницы. Во всем этом была какая-то отчаянная стремительность – вихрь, не знающий, куда потратить свою мощь и скорость; жестокий, ищущий пристанища. Так Альхаят, наверное, плакала – в этом стремительном бое, в бое на скорость и веру. В этом была вся Шсан – рыдающее торнадо атак, кричащее безмолвно, ибо в этот бой Шсан вложила всю свою душу. Она должна быть сильной. Льяри должна отразить удар. Не будет ни пощады, ни послаблений: Льяри должна оказаться достойной вражды Альхаят. Должна уйти, отразить, закружиться и вновь атаковать. Должна сдержать себя так, как сдерживает себя Шсан, и быть настолько безумной, насколько Шсан стала с ней. Льяри должна отразить удар – и тогда Альхаят простит ее. И будет битва двух врагов и возлюбленных. Танец, в котором побеждает ведущий. Совсем уже не вальс, танец восточный, смертельно опасный… Шсан ждала его. Шсан была уверена в себе. Ей очень и очень хотелось в это верить.
Сообщение отредактировал Альхаят - Суббота, 11.06.2011, 13:10
Льяри представляла себе эти моменты много раз, когда шла на поле арены. Один из кинжалов, Волк или Лев, пронзает её сердце и бьётся в блаженной агонии счастья, подаренной кровью проигравшей. Каждый раз она честно признавалась себе, что так и будет, что так правильно, что, как бы она ни старалась, исход один. Это воистину было правдой. Для хрупкой, хоть и закалённой, девушки шанс победить искусную персидскую воительницу был слишком мал. Да что скрывать, даже если он и был, его не было. Не было для Лир. Но даже Аль не узнает, что она готова проиграть, потому что её глаза закрыты, закрыта душа. Сквозь сталь и пески нельзя было пробиться одной лишь любовью Лир и она это понимала. Понимала и ненавидела. Чтобы достойно провести бой Лир должна перестать видеть перед собой Аль, лишь противника. Это очень сложно и тяжело, это больно, но иначе она не сможет. Лир делала уже так давным-давно, сделает и сейчас. Душа погружается в некое состояние беспокойной иллюзии, окрашивая мир в светло-серые тона, исключая все детали и нюансы, оставляя лишь суть. Для Лир осталась лишь изящная женская фигура и пара кинжалов-убийц. Всё что нужно, воистину. Всё что нужно для того, чтобы самой стать убийцей. Сталь из холодно-ледяной и дрожащей стала просто сталью, просто смертоносным металлом без души и магии, без особой силы и ауры. Лир тоже стала просто человеком, механизмом. Она не реагировала на слепящее солнце, гнетущий ветер и даже на вездесущий песок. Ей стала важна лишь одна цель – сердце. Сердце, что билось в груди противника должно было остановиться навсегда, окутанное холодным покоем. Лир должна была слышать его последний удар и чувствовать последний толчок крови по венам и тишину, последующую за этим. Или же она сама должна была погибнуть, тогда иллюзия пропадёт, и ей останется лишь наблюдать за выигравшей Аль. За тем, как она будет вкушать победу над ней, как когда-то они вместе вкушали восточный чай в далёкой Чайхане. Но Аль не рассуждала, она действовала. И вот уже новая атака. Выпад Льяри остался безрезультатным, но бой продолжался. Новая атака персиянки была направлена в грудь, но это была лишь игра. Игра, в которой Аль несомненно выигрывала. Обманный удар был отведён в сторону как раз в тот момент, когда Лир уже перехватила кинжал и готова была отразить лезвие смерти, летящее к ней. Один из кинжалов девушка отвела чуть в сторону, готовая к повторной атаке, но Аль снова была непредсказуема. Пархая по арене, словно лёгкий вихрь смерти, она была уже за спиной Лир, и второй из её кинжалов бросился в атаку. Серая иллюзия остудила вспыхнувший где-то в глубине души страх и заполнила собой всё вокруг. Сталь, направленная в спину не казалась ей сейчас опасной. Лишь слегка неожиданной… Лир присела, пропуская кинжал высоко над собой и делая Аль подсечку. Она была уверена сейчас, что та увернётся, но это было нужно лишь для выигрыша более удобной позиции боя. Клинки были скрещены и удар нанесён горизонтально в разных направлениях там, где Аль должна была очутиться в мгновение уворота от подсечки. Если она будет глупа, то лишится возможности ходить. Но этого не будет. Кинжалы пронеслись мимо друг друга и были готовы к новой атаке или же обороне. Разведены чуть в стороны и наклонены вперёд. Лир готова была к атаке. Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
Глупо представлять, что перед тобой – не противник, но машина из плоти, крови и стали, несущая смерть. Больно видеть иное, больно и невозможно, но лишать поединок души – глупость. Где-то за закрытыми глазами Альхаят чувствовала, что перестало биться сердце двух кинжалов. Эта пара кинжалов – кровь от крови Лейся и Ияса, великолепные, совершенные, они тоже жаждали жить. И они не жили. «Ну же, подари им жизнь, Безумная! Справься, справься, и будет тот танец, которого ты еще никогда не видела! Увидь меня… и полюби, полюби так, как меня учили. Я отведала твоей немножко дурманящей, немножко наивной, немножко неправильной любви, и теперь – теперь вкуси того дара востока, что я боялась тебе показать. Увидь! Льяри, прими мой дар!» – мысли, подобные этой и совсем отличные от нее смешивались в голове воина. В холодной голове воина. Мысли не мешали движениям: они были далеко, за гранью того существа, которым стала Альхаят. Сердце не билось более часто. Голова не стала менее ясной. Мысли были далеко. Там, на равнине из песка, пыли и ветра, этих мыслей не было. Было два живых существа, пытающися убить друг друга – и без разницы высокому солнцу, что было между ними когда-то и что могло бы быть… два существа кружились. Есть лишь «сейчас», и когда настанет «потом» - останется лишь одно существо. В это вся суть, наверное. Альхаят не любила магии – искр, перстней и волшебных слов. У нее магия была своя: прикосновение ног к песку, вдох сухого жаркого воздуха, плавное движение руки – все это было ее глазами, и в этом она читала бой. Холод – жар. Холод – жар. Их обоих бросало из крайности в крайность, Альхаят с горечью понимала это. Это был не танец двух идеальных танцоров, о, а Льяри могла бы стать идеальной! Это был танец двух врагов и двух возлюбленных. Их было четверо, и каждый был лишь за себя. Холод – жар. Взмах – рывок. Льяри увернулась, и Альхаят возликовала, ответив на уворот серией новых движений. Шаг-атака-блок, шаг-атака-блок… Подсчека. Шсан ухмыльнулась – Льяри всегда была способной, и Льяри стала достойной. Лишь бы она освободилась, лишь бы стала танцевать так, как должен танцевать враг, она же скована – и стоит одного точного взмаха, и она не сможет увернуться… - Сражайся, Льяри! Я – Альхаят, сражайся со мной! – прыжок назад; сильные пальцы оттолкнулись от земли, переворачивая персиянку в воздухе. Снова полет, смертоносный и стремительный, потому что иначе нельзя. Вверх – и вниз, с мощью, дарующей силы новой атаке. Вниз, на пару шагов дальше. Воздух со свистом разрезали два безымянных, бездушных пока что кинжала. - Не с призраком! Со мной! Ярость – это хорошо, говорил Алшай. Яростью нужно управлять, и она наделит тебя такой силой выжить, что не будет побеждена. Яростный правдив. Яростный благороден. Яростный выживет. Альхаят не управляла своей яростью, но лишь ей это могло быть заметно. Ее злость – она выливалась из ее души, выливалась в ожесточенное лязганье встречающихся кинжалов, и оживали те Безымянные, что жаждали жить. Оживали, разъяренные силой Альхаят. «Покажи мне, на что ты способна! Покажи все! Не извиняйся – и я прощу!» Рывок вперед, вольт с левой ноги – Ияс описал изящный полукруг, целясь в сердце Льяри; шаг правой ногой вперед, разворот, Лейс кинулся к шее – снова и снова отточенный удар, любимый. Быстрый, изящный, смертоносный. Льяри отразит. Льяри сможет. Вольт – это слишком знакомо ей. Вольт… Именно так, когда кровь бурлила в жилах и отчаянный ветер разносил их смех, Альхаят всегда начинала их бойцовский тандем. Вольтом. Лир, Альха и это начальное движение – и победа была в их кармане, всем это было известно. Теперь Альхаят была снова одна, и вольт был лишь шагом, не символом. Очередным шагом в этом… вальсе. Как только Лейс достиг точки соприкосновения с шеей – о, Альхаят знала, что Льяри отразит, Льяри слишком хорошо знала ту добрую Альху, - Шсан резко рванула кинжал вниз, к плечу, стремительно, но не слишком неожиданно. «Я не хочу убивать тебя-слабую. Сражайся!»
Сообщение отредактировал Альхаят - Суббота, 11.06.2011, 14:54
- Сражайся, Льяри! Я – Альхаят, сражайся со мной! Иллюзия покрылась рябью. Но серый призрак уже вошёл в силу, и бесплотное существо зарычало яростно и отчуждённо. Точно так же зарычала и Лир. Глухой рык исходил из самой её души. Она сопротивлялась. Она молила где-то в глубине самой себя, чтобы Аль перестала, чтобы не звала её и не просила, чтобы перестала мучить, хоть и имела право. Льяри понимала, что поступает скорее эгоистично, чем правильно, но не могла иначе. Она с самого начала хотела так поступить. Отказаться от настоящего боя и спрятаться где-то в самой глубине, где она пробудет до победы или до поражения, где её не тронут. Да, она самой себе казалась жалкой. Но лучше так, поверьте. - Не с призраком! Со мной! На секунду в размытом изображении противника проступили знакомые черты, и Льяри поймала взгляд. Поймала и не смогла отпустить. Сидя где-то там одна, сжавшись в комок, она всхлипнула. Несмело и очень-очень тихо, но Аль бы заметила. Снова эта персиянка всё разрушила, снова перевернула всё вверх дном, снова… Лир встала. Всё ещё немного сутулясь, она взглянула на знакомого призрака. Гневно. Так нельзя и Аль знала это, и Лир знала, но на кону их жизни, можно же пойти хоть на какие-то уступки!? «Замолчи!» Призрак снова сжался в комок и стал еле-еле различим в полумгле. «Надоел уже…» Иллюзия негодовала. Тусклые образы каких-то старых врагов, которых даже и не вспомнить уже, накинулись на Лир. Один взмах клинка и все они исчезли, уступая дорогу тонкой девичьей фигуре. Призрак был в гневе. «Уходи. Прочь.» Один взмах тонкой руки и иллюзорная фигура рассыпалась тысячью осколков, раня Лир. Но она улыбнулась. Улыбнулась так, чтобы даже Аль не заметила. Всё резко стало ярким, в глаза бросились одновременно солнце, песок и ветер, но на них у девушки времени не было. Надо было сражаться. И тут она увидела вольт! Вечного и надёжного их спутника, который всегда так сильно и правильно разил врагов. Который она не могла не отразить. Два её кинжала полыхнули жаром и она сама запылала, беря пример с подруги. Клинки затрепетали, теперь они не дрожали, их несла вперёд сумасшедшая игра и бунт! Один метнулся ко Льву, другой к Волку. Братья встретились и вновь разошлись. Лир напрягла руки и оттолкнулась от кинжалов Аль, чтобы устроить себе небольшую передышку. Она сделала прыжок назад и глубоко вздохнула. Снова песок. Досадливо поморщила нос и снова встала в позицию. Теперь ей не скрыться где-то у себя, не улизнуть от подруги, от возлюбленной. Она может вернуть её, лишь позвав, лишь поманив, и Лир придёт. Придёт и сделает всё, что та ни попросит, что за ни захочет от неё, а потом забудет, если та пожелает. Так было и так, наверно, будет всегда. Лир решила, что атаковать в лоб будет слишком глупо, поэтому медленно пошла вперёд, подняв руки с кинжалами перед собой, она не позволит больше Аль зайти ей за спину. Не позволит Аль даже ранить себя! Потому что она сделает это первой. Потому что она любит. Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
Резкий звон клинков наконец-то провозгласил начало этой битвы. Вибрация металла о металл – объясненная совсем не физическими законами, а биением двух встречающихся душ. Слишком похожих, таких противоположно разных… Прелюдия закончилась, и Альхаят внезапно захотелось смеяться. Только ради этого и стоило начать знакомство с Лир, с такой чудесной Лир, сильной, но наивной светлой волшебницей! Чтобы сейчас одно ее присутствие пьянило Аль, чтобы от ее близости кружилась голова, чтобы от ее движений забирало дух. Сейчас – когда наконец-то начался этот бой – Аль забыла обо всех ошибках как своих, так и Льяри, забыла об обиде, ставшей причиной ссоры, забыла обо всем на свете. Оставалась только она, Льяри и их любовь. В Персии всегда была в почете яростная любовь. Если любить – то от всего сердца и до самой смерти. Это было похоже на злобу, изливающуюся в клинки: такая же безумно яростная, безумно сильная, любовь Аль оживляла Льва и Волка. Раньше – любовь к жизни, но теперь… Мысли остались за звоном клинков.
Аль улыбнулась приему соперницы. Лучшая оборона – это нападение, говорили многие, но в битве двух равных лучшей обороной могло стать и бездействие. Выжидание. Так выжидает хищный зверь, охотясь на быструю лань: ходит кругами, пока не увидит одной мельчайшей ошибки, при которой зверь не сможет убежать. Одной, самой маленькой: неосторожного шажка, лишнего взмаха рукой, лишнего вздоха… Ошибки, которую Альхаят не допустит. Ничто не защищает от ошибок лучше, чем отсутствие движения. Аль встала в излюбленную боевую стойку – шаг до перехода в вольт – с опущенными кинжалами, и ждала. Вся сила персиянки ушла в зрение: она силилась различить мельчайшие частицы, высчитывала расстояние и вздохи, и казалось, что еще миг – и она услышит биение сердца. Льяри шагала навстречу. Шаг. Взметается к небу горсточка белого песка, превращается в пыль и улетает, будто не было ее. Ошибки нет. Шаг. Ветер врывается в копну каштановых волос, взметает их и опускает в тот же миг, оставляя без движения. Ошибки нет. Шаг. Солнце блестит на грани клинков, притаивших пока свою злобу; вспышка – и свет уходит, не успев ослепить Аль. Ошибки нет. Шаг. Еще чуть-чуть ближе, на один маленький шажок, и будет то самое расстояние: один рывок решит, кто победит в бою, кто окажется быстрее, стремительнее, прозорливее. Последний шаг – и ошибка. А вдруг ошиблась Альхаят? Вдруг уже сейчас возлюбленная кинется к ней, и кровь незащищенной Аль обагрит песок? Вдруг она пересчитала какой-то сантиметр, отделяющий ее от Лир, достаточный, чтобы Льяри в прыжке настигла Альхаят кинжалом? Вдруг… Аль со злостью оборвала внутреннюю панику. Нельзя даже моргнуть, стушевать ненужные мысли – лишнее движение выдало бы волнение, выдало бы готовность совершить ошибку. Альхаят не позволит Лир разгадать себя. Из рукава Альхаят змейкой спустилась на песок прозрачная леска с едва видным, чуть мерцающим на солнце крючком. Благородный бой – не бой на кинжалах, но бой насмерть, и в нем Альхаят обязана раскрыть все свои способности. Драться одним лишь Волком и Львом было бы низко, недостойно персиянки, привыкшей драться честно: во всю свою силу, без ложного пафоса и благородства.
Альхаят ждала следующего шага. Ждала ошибки. «Не допусти ее, Льяри, прошу тебя. Узнай меня, пойми ту, которую ты не видела еще, и я буду любить тебя. До самой смерти и после нее, мое небьющееся сердце будет биться в твоей теплой груди.» «Есть только один бог, и он – Смерть. О нем мы говорим: не сегодня.» «Если он, как и ты, не пропил свою честь, - Враг не может быть бывшим. Он будет и есть.»
Свиток жизни ~~~ Близкие сердцу Внешность:шелк, парча, красота и легкое заклятие невидимости; отчаянно чихает! С собой:хорошее настроение, одежда и блокнот Льяри ~
Нежелание умирать или желание выжить, кому как больше нравится. Лир всегда выбирала первое и следовала избранному пути, хотя иногда мужества хватало едва-едва. Одно дело радоваться, что противник повержен тайной атакой Аль, но совсем другое ждать, когда такая атака обрушится на тебя. Лир была уверена, что в складках безобидной (впрочем, только с виду) одежды Аль прячет что-то, что известно лишь одному Аллаху, ну или Алшаю, что более вероятно. Но она не станет ждать Рок, она засмеётся ему в лицо и тот отпрянет. Но не отпрянет Аль, ни на шаг не отступит, пока дышит сама или пока не остановится сердце Лир. Сейчас было время выжидания и наблюдения, так Аль учила. После первых атак – пробы ножа – надо составить план, не забывая, конечно, о противнике. Но Лир помнила о противнике и помнила кто он, а потому отбросила сейчас этот ненужный пункт сражения и решила, что надо действовать. Лир знала, что та, что сейчас стояла напротив, видела (или даже знала наперёд) каждое её движение, каждый удар пульса, каждую мысль. Это пугало и завораживало. Вы словно окунаетесь в этот взгляд, и ничто больше в мире не существует для вас, но Лир спасало от гипнотической силы персидских глаз то, что она помнила и другой взгляд Аль. Задорный, устремлённый иногда в будущее, иногда в прошлое, иногда останавливающийся на ней, а иногда загадочно уводящий в душу хозяйки. А потому сейчас это лишь подстёгивало колдунью. Охотница ждала. Аль была похожа на кобру, на тигрицу, замершую перед прыжком, но не на человека. Так она обычно ждала, что её противник ошибется, и после всегда была смерть. Но не сейчас. Ведь подруги так много сражались вместе и знали зоны риска друг друга, где противника уже ничто не спасёт.
Будь то кто угодно другой, Лир бы не стала так готовиться перед боем, но то была Аль. Поэтому сейчас ей предстояло поступить иначе. Персиянка – дитя Пустыни и Алшая, её учили другим понятиям и мерам, также неизменно правдивых для Аль ровно на столько, на сколько она считала их таковыми. А персиянка верила в свои понятия о святости и столь неистово, что иногда Лир трудно было с ней поспорить. Но Свет всегда находил компромисс, пусть это даже был безбожно ругающийся, далёкий Свет. Лёгкие наполнил горячий воздух и вездесущий песок. Губы еле-еле шевельнулись, и тихий шепот растворился в полуденном зное. «Ветер!» - шепнула Лир. И в её нагрудном кармане сгорел листок с «Ветром». И Ветер послушался. Горячий поток взвихрился вокруг Аль и тогда Льяри атаковала. Она бежала вперёд вместе с песком и ветром, окружённая ими, как стеной. Заранее приготовленная повязка Пустынников скользнула по руке и обезопасила глаза и дыхательные пути девушки. Эту маску Лир нашла на рынке, где-то в Москве. Её продавали недорого, и выглядела она потрёпанно, но Аль сказала, что она принадлежала Волку пустыни, или как-то так, и что такая маска верна хозяину не меньше, чем оружие в руке воина. Ветер поднял песок. Тучи песка. И Буря становилась тем сильнее, чем больше возрастала сила заклятия. Вскоре вся Арена превратится в предвестник Апокалипсиса. На языке Аль это, кажется, зовётся Хабуб. Нельзя было разглядеть собственную руку, но так было нужно, чтобы хотя бы несколько (ведь их было чертовски много, я тебя знаю) тайных метательных снарядов не достигли цели. Если, конечно, Аль будет столь расточительна и глупа, что вряд ли. Лир оттолкнулась и присела, заскользив по песку, чтобы атаковать персиянку снизу. Позиция была невыгодная, но выбирать не приходилось. Кинжалы скрестились и пришли в движение. Самое время для неожиданных атак большого радиуса действия, но ей нужна была передышка, чтобы снова применять магию. Ход был за Аль. Коварный и точный ход. Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
Хабуб. Ужаснейший всадник Апокалипсиса, вестник смерти. Большой и страшный. Таким арабы пугали детей: «Не ходи в Хабуб, а не то пустынный волчок за бочок укусит!» Альхаят широко оскалилась. Правильно, дети, смейтесь. В этот ужас нельзя верить, не увидев. Смейтесь, дети, Хабуба нет. Не верьте в песчаный ад, мечущийся за моей спиной, хлещущий желтыми крыльями, ревущий, жаждущий того мига, когда кровь обагрит песок. Нельзя поверить в Хабуб, не увидев его: настолько велик он. Смейтесь. Я видела тебя, брат мой, ближайший друг, и я верю в тебя. Лети! Мгновение станет часом, день промелькнет секундой. Лети, Хабуб! Явное станет сном, ложь обернется правдой. Крутись, Хабуб! Слепи меня, и я стану сестрой тебе. Рви меня, Хабуб, и я не сдамся! Природа взбесилась, завертелась вокруг, унося с собой и Альхаят. Сама того не зная, Льяри лишь помогла любимой сопернице: Аль была в своей стихии, обернулась пустынной банши. Уже не человек, еще не ветер; вихрь мыслей и кинжалов. Ей не нужны глаза, ее зрение обратилось в вой ветра: чуть тоньше – пусто, чуть громче – миновала буря, чуть глуше… Близится враг. Ветер зашептал в ушах Аль – на шаг ближе, на пол-мига быстрее. Персиянка сдержала смех. Вот она, твоя ошибка, любимая! Я вижу тебя. Шаг вправо. Осторожно, просчитанно настолько, насколько непредсказуемо и безумно. Пыль, песок, сталь, перелетевшие с места на место. Смех. Нить в зубах – в рот забивается песок и ветер; глаза надежно закрыты ресницами, теми, что Лир восхваляла: красивыми да нежными. Лишь защита от мощи Хабуба. Шаг вправо – по выверенной ветром траектории. Лязг. В землю вонзился еще один кинжал. Нить поползла по земле. «Иди за мной, о Ослепшая, преследуй меня; звездой закрутись в буре, воссияй и запой; я так люблю тебя, о Безумная; песок жаждет нашей крови! Познай безумие мое!» Шаг, и еще шаг, - сколько лет бешеного полета было в них, сколько лязганий мечей, сколько криков жертв, унесенных Хабубом? Шаг, и еще шаг, - вроде бы и минута аккуратного шагания, но ветер взвыл лишь раз, мгновение – не больше! Звезда замкнется через три вечности. Прощай, Льяри, возлюбленная, ____________________не упади, подобно июльской звезде. «Есть только один бог, и он – Смерть. О нем мы говорим: не сегодня.» «Если он, как и ты, не пропил свою честь, - Враг не может быть бывшим. Он будет и есть.»
Свиток жизни ~~~ Близкие сердцу Внешность:шелк, парча, красота и легкое заклятие невидимости; отчаянно чихает! С собой:хорошее настроение, одежда и блокнот Льяри ~
Против Творения Алшая и сам Алшай не в силах устоять! Льяри не дала бы подруге столь явное преимущество, но очень расчитывала, что её магия всё же сработает. В этом адовом круговороте песка и ветра не было того духа пустыни, к которому привыкла персиянка. ТО было лишь Создание, что породила Лир силой своего воображения и Магии. В нём была душа, определённо, но душа та откликалась на мысли Лир, а не Аль, потому как верна была своему создателю. Ветер пел для персиянки, обманывая и заманивая её всё дальше, всё глубже в пески, всё надёжнее скрывая Льяри. Он шептал и уводил звуки в сторону. Он играл и капризничал. Было в нём что-то, что так явно говорило - «Я – Лир! Я плоть её и кровь!» Возможно, Аль знала это, возможно, это и запутало её, но магия была в действии и в действии были самые сокровенные её тайны. Для Льяри сейчас всё было ограничено маской. Удар кинжала, его тусклый блеск и размытые очертания подруги. Но было и ещё что-то. Не магия и не усталость, не Песок и не Ветер и даже не Аль. Была песня. Она лилась подобно тем арабским песням, которые иногда напевала подруга, когда была в хорошем настроении или, когда Лир удавалось уговорить её. Песня подкрадывалась и всё яснее можно было различить слова. Неожиданно для себя Лир поняла, что сама шепчет незнакомые слова, ведомая загадочной мелодией, словно это что-то знакомое и родное. «…Я от земли поднимаю глаза: От золотого в белое марево. Чернильно-черной будет гроза Ночью, нежданно - негадано…» Ветер чувствовал, что нечто даже более древнее, чем он сам, прокралось на место битвы двух заклятых подруг, и немного помог своей хозяйке. Он, всё также укрывая её от Аль, донёс шепот до слуха той, кому он, видимо, был предназначен. Взгляд Лир скользнул по песку и поднялся в небо, «…от золотого в белое марево…» Там и правда было марево, солнце всё раскаляло землю, не щадя никого, и песок сиял, словно золото под ногами, радуясь, или же ненавидя Светило.
«…Брошу в песок – золотое стекло – Крылья, что давно безвозвратно сгорели. В золотом отраженье – золотое перо Исчезает, сгорает, становится пеплом…»
Голос Льяри стал немного глуше. В этих строках прятались ей самые сокровенные демоны, о которых она не говорила даже Аль. Пусть дальше спят там.
«…Больно ноги и руки. Боль от ножа Чуть милосерднее мучает тело, Но то лишь песок. Песок и жара Плавят, царапают, мучают бредом…»
«…Иллюзий кружится цветной хоровод. Схватишь одну – рассыплется мигом. И нет в их спасенья, но нет и забот. И мучает выбор муж ними и миром…»
«…Ах! Если бы знать, что таит в себе Ад Из песка, горьких слёз и духов пустыни. Я слышу твердят Альмут-Альхаят!» - Духи, Ветры, Пески, предлагая мне выбор…»
«Я выберу что-то созвучное с «даль», Мне нравится звук, летящий как птица. Без колебаний нареку её Аль. И ею, как влагой, смогу я напиться…»
«…Отступят иллюзии, духи, песок, Отступит жара и мир растворится. Я знаю – найду её, дай только срок. Дай только немного ею напиться…»
Отношения~ Внешний вид: закуталась в зелёный плащ так, что не видно даже лица. Новые кожаные сапоги на ногах. С собой: зелёный плащ, кольцо, мешочек с йо-хо-хо! Блокнот! (моя прелесть)
У задержанных пиратов изъяли 9 граммов йо-хо-хо и бутылку Рома
Бой закрыт _________________________________________________________ Лисом называется существо в виде Лиса, имеющее форму Лиса и вообще похожее на Лиса ~ Универсальный определитель существ по внешнему виду
Весенний Лис — существо, которое невозможно определить даже с помощью универсального определителя.
Весенний Лис обыкновенный. Распространён в незафлуженных местах, занесён в красную, белую и фиолетовую книги. (!) С рук не кормить, против шерсти не гладить, за хвост не дёргать.
